@музыка: the Lucky Devils

@темы: фото

---

Японская мода

kabasia.com/node/89

kabasia.com/node/88

@музыка: 16 Horsepower

@настроение: радость....

@темы: мода

---

Моя графомания....

В Челябинске упал метеорит
Небесное светящиеся тело.
Вселенная сегодня говорит
И нет речам ее предела…
Мы можем залатать дома
Забыть, отвлечься, отвернуться,
Но мы не сможем ни когда
От сна невежества проснуться.
Нас изувечили желанья,
Слова любви теперь забыты
Я слышу плачь, Земли страданья,
Я снова жду метеориты…

---

---

Если вы всегда спешите, вы можете пропустить чудо.

Льюис Кэрролл.

---

---

Йон Бауэр (John Bauer)

Йон Бауэр (John Bauer)-шведский художник и иллюстратор. Широко известен своими иллюстрациями к сказкам «Среди эльфов и троллей» (швед. «Bland tomtar och troll»), ежегодно публиковавшимися в Швеции на Рождество.

Биография

Йон Бауэр родился в городе Йёнчёпинг в южной Швеции, где рос вместе с двумя братьями и сестрой — Анной Бауэр. Ранняя смерть Анны в 13 лет произвела тяжелое впечатление на Бауэра и его братьев. С детства Бауэр любил проводить время за рисованием, поначалу ограничиваясь небольшими рисунками и набросками. Когда ему исполнилось 16, он уехал в Стокгольм, где через два года поступил в Шведскую королевскую академию искусств.
В академии он встретил Эстер Эллквист, на которой женился в декабре 1906 г. В 1908—1910 гг. они вместе отправились в поездку по южной Германии и Италии. Знакомство с ранним итальянским возрождением оказало глубокое воздействие на творчество Бауэра.

Иллюстрации к сказкам «Среди эльфов и троллей», над которыми Йон Бауэр работал в период с 1907 по 1915 гг., сделали его одним из самых известных сказочных художников Швеции. Пробовал он и другие способы выражения: создавал монументальные фрески, сочинял сказочные детские пьесы, а также написал либретто для балета «Горный король» (швед. «Bergakungen»).

В 1918 году у художника начались семейные проблемы и частые депрессии. Тогда в поисках лучшей жизни он решил отправиться вместе с женой и трёхлетним сыном на пароме через озеро Веттерн в Стокгольм. Но на озере начался настоящий шторм, паром затонул. Йон Бауэр и его семья погибли.

---

Да здравствуют Свобода, Равенство, Братство!

Да здравствуют Свобода, Равенство, Братство!

Виктор Гюго.

Большинство Друзей Азбуки (ABC Friends - последователи Движения существуют во Франции и сегодня) -"тайного общества людей благородного ума и сердца, не желающих мириться с бедственным положением родины" составляли студенты, заключившие сердечный союз кое с кем из рабочих. Вот имена лидеров - они до некоторой степени принадлежат истории: Анжольрас, Комбефер, Жан Прувер, Фейи, Курфейрак, Баорель, Легль или л'Эгль, Жоли, Грантер.
Молодые люди, связанные между собой дружбой, составляли как бы одну семью. Все, за исключением Легля, были южане.
Это был замечательный кружок. Он исчез в безднах, оставшихся позади. В начале драматических событий, к описанию которых мы подошли, пожалуй, будет не лишним бросить луч света на эти юные головы, прежде чем читатель увидит, как они погрузятся во мрак своего трагического предприятия.
Анжольрас, которого мы назвали первым, - а почему именно его, - станет ясно впоследствии, - был единственным сыном богатых родителей.
Это был очаровательный молодой человек, способный, однако, внушать страх. Он был прекрасен, как ангел, и походил на Антиноя, но только сурового. По блеску его задумчивых глаз можно было подумать, что в одном из предшествующих своих существования он уже пережил Апокалипсис революции. Он усвоил ее традиции как очевидец. Знал до мельчайших подробностей все великие ее дела. Как это ни странно для юноши, по натуре он был первосвященник и воин. Священнодействуя и воинствуя, он являлся солдатом демократии, если рассматривать его с точки зрения нынешнего дня, и жрецом идеала - если подняться над современностью. У него были глубоко сидящие глаза со слегка красноватыми веками, рот с пухлой нижней губой, на которой часто мелькало презрительное выражение, большой лоб. Высокий лоб на лице - то же, что высокое небо на горизонте. Подобно некоторым молодым людям начала нынешнего и конца прошлого века 18-19 вв.), рано прославившимся, он весь сиял молодостью и, хотя бледность порой покрывала его щеки, был свеж, как девушка. Достигнув зрелости мужчины, он все еще выглядел ребенком. Ему было 22 года, а на вид - 17. Он был строгого поведения и, казалось, не подозревал, что на свете есть существо, именуемое женщиной. Им владела одна страсть - справедливость и одна мысль - ниспровергнуть стоящие на пути к ней препятствия. На Авентинском холме он был бы Гракхом, в Конвенте - Сен-Жюстом. Он почти не замечал цветения роз, не знал, что такое весна, не слышал пенья птиц. Обнаженная грудь Эваднеи взволновала бы его не более, чем Аристогитона. Для него, как для Гармодия, цветы годились лишь на то, чтобы прятать в них меч. Серьезность не покидала его даже в часы веселья. Он целомудренно опускал глаза перед всем, что не являлось республикой. Это был твердый, как гранит, возлюбленный свободы. Речь его дышала суровым вдохновением и звучала гимном. Ему были свойственны неожиданные взлеты мыслей. Затее завести с ним интрижку грозил неминуемый провал. Если гризетка с площади Камбре или с улицы Сен-Жан-де-Бове, приняв его за вырвавшегося на волю школьника и пленившись этим обликом пажа, этими длинными золотистыми ресницами, этими голубыми глазами, этими развевающимися по ветру кудрями, этими румяными ланитами, этими нетронутыми устами, этими чудесными зубами, всем этим утром юности, вздумала бы испробовать над Анжольрасом чары своей красы, его изумленный и грозный взгляд мгновенно разверз бы перед ней пропасть и научил бы не смешивать грозного херувима Езекииля с галантным Керубино Бомарше.
Рядом с Анжольрасом, воплощавшим логику революции, стоял Комбефер, воплощавший ее философию. Разница между логикой и философией революции состоит в том, что логика может высказаться за войну, меж тем как философия в своих выводах приводит только к миру. Комбефер дополнял и исправлял Анжольраса. Он смотрел на все с менее возвышенных позиций, но зато свободнее. Он хотел воспитывать умы в духе широких общих идей. "Революция нужна, - говорил он, - но нужна и цивилизация"; вокруг крутой горы перед ним раскрывался беспредельный голубой простор. Вот почему взгляды Комбефера отличались известной доступностью и практичностью. Будь Комбефер во главе революции, при нем дышалось бы легче, чем при Анжольрасе. Анжольрас желал осуществить с ее помощью божественное право, Комбефер естественное. Первый был последователем Робеспьера, второй - сторонником Кондорсе. Комбефер в большей степени, чем Анжольрас, жил обычной жизнью обычных людей. Если бы обоим юношам было суждено войти в историю, один оставил бы о себе память справедливого, другой - мудрого. Анжольрас был мужественнее, Комбефер - человечнее. Homo et Vir (Человек и Муж), - в этом, в сущности, и заключалась вся тонкость различия их характеров. Мягкость Комбефера, равно как и строгость Анжольраса, являлась следствием душевной чистоты. Комбефер любил слово "гражданин", но предпочитал ему "человек" и, наверно, охотно называл бы человека, вслед на испанцами, Hombre. Он читал все, что выходило, посещал театры, публичные лекции, слушал, как объясняет Араго явления поляризации света, восхищался сообщением Жоффруа Сент-Илера о двойной функции внутренней и наружной сонной артерии, питающих одна - лицо, другая - мозг, был в курсе всей жизни, не отставал от науки, сопоставлял теории Сен-Симона и Фурье, расшифровывал иероглифы, любил, надломив поднятый камешек, порассуждать о геологии, мог нарисовать на память бабочку шелкопряда, обнаруживал погрешности против французского языка в словаре Академии, штудировал Пюисегюра и Делеза, воздерживался от всяких утверждений и отрицаний, до чудес и привидений включительно, перелистывал комплекты Монитера и размышлял. Он утверждал, что будущность - в руках школьного учителя, и живо интересовался вопросами воспитания. Он требовал, чтобы общество неутомимо трудилось над поднятием своего морального и интеллектуального уровня, над превращением науки в общедоступную ценность, над распространением возвышенных идей, над духовным развитием молодежи. Но он опасался, как бы скудость современных методов преподавания, убожество господствующих взглядов, ограничивающихся признанием двух-трех так называемых классических веков, тиранический догматизм казенных наставников, схоластика и рутина не превратили бы, в конце концов, наши школы в искусственные рассадники тупоумия. Это был ученый пурист, ясный ум, многосторонне образованный и трудолюбивый человек, склонный вместе с тем, по выражению друзей, к "несбыточным мечтаниям". Он верил в любую фантазию: и в железные дороги, и в обезболивание при хирургических операциях, и в возможность получения изображения предмета через камеру-обскуру, и в электрический телеграф, и в управляемый воздушный шар. Его не пугали крепости, всюду воздвигнутые против человечества суеверием, деспотизмом и предрассудками. Он принадлежал к числу людей, полагающих, что наука, в конечном счете, должна изменить существующее положение вещей. Анжольрас был вождем, Комбефер - вожаком. С одним хорошо было вместе идти в бой, с другим - пуститься в странствие. Это вовсе не означает, что Комбефер был не способен к борьбе. Нет, он всегда готов был грудью встретить препятствия, дать сильный и страстный отпор. Но ему было больше по душе обучать истине, разъяснять позитивные законы, и так, постепенно, сделать человечество достойным его судьбы. Если бы он мог выбирать между двумя способами просвещения масс, он остановился бы скорее на лучах познания, нежели на огнях восстаний. Разумеется, и пламя пожара озаряет, но почему бы не дождаться восхода солнца? Огнедышащий вулкан светит, но утренняя заря светит еще ярче. Очень возможно, что Комбеферу белизна прекрасного была милее, чем пурпур великолепного. Свет, застилаемый дымом, прогресс, купленный ценою насилия, не могли всецело удовлетворить эту нежную и глубокую душу. Стремительный, крутой переход народа к правде, повторение 1793 года страшили его. Однако еще менее приемлем был для Комбефера застой: он чувствовал в нем гниение и смерть. По существу, он предпочитал пену бурлящей воды миазмам неподвижного болота, поток - клоаке, Ниагарский водопад - Монфоконскому озеру. Словом, он не признавал ни топтания на месте, ни спешки. Меж тем как его мятежные и рыцарски влюбленные в абсолютное друзья преклонялись перед высокими революционными подвигами и призывали к ним, Комбефер стоял за прогресс, за истинный прогресс, пусть несколько холодноватый, но зато безупречный, пусть несколько педантичный, но зато незапятнанный, пусть несколько медлительный, но зато устойчивый. Комбефер готов был коленопреклоненно молить о том, чтобы будущее наступило во всей своей нетронутой чистоте и чтобы ничто не омрачало великого и благородного поступательного движения народов. "Нужно, чтобы добро оставалось свободным от всякого зла", - неустанно повторял он. Действительно, если величие революции состоит в том, чтобы, не отрывая глаз от ослепительно сияющего идеала, стремиться к нему сквозь громы и молнии, обжигая руки в огне, обагряя их в крови, то красота прогресса - в сохранении безукоризненной чистоты: и Вашингтон, олицетворяющий прогресс, и Дантон, воплощающий революцию, отличаются друг от друга, как ангелы с крылами лебедя от ангелов с крылами орла.
Жан Прувер отличался еще большей мягкостью, чем Комбефер. Повинуясь мимолетной фантазии, примешавшейся к серьезному и глубокому побуждению, породившему в нем весьма похвальный интерес к изучению средних веков, он переименовал себя из Жана в Жеана. Жан Прувер был вечно влюблен, посвящал свои досуги возне с цветами, игре на флейте, сочинению стихов; он любил народ, жалел женщин, оплакивал горькую участь детей, одинаково твердо верил и в светлое будущее и в Бога и осуждал революцию только за одну павшую по ее вине царственную голову - за голову Андре Шенье. У него был мягкий голос с неожиданными переходами в резкие тона. Он был начитан, как ученый, и мог почти сойти за ориенталиста, но, прежде всего, он был добр, и потому - это вполне понятно каждому, кто знает, насколько доброта и величие близки между собою, - в поэзии отдавал предпочтение грандиозному. Он знал итальянский, латинский, греческий и еврейский, но пользовался ими лишь затем, чтобы читать 4 поэтов: Данте, Ювенала, Эсхиала и Исайю. Из французских авторов он ставил Корнеля выше Расина, Агриппу д'Обинье выше Корнеля. Он любил бродить по полям, заросшим диким овсом и васильками; облака занимали его, пожалуй, не менее житейских дел. У него был как бы двусторонний ум, одной стороной обращенный к людям, другой - к Богу, и он делил свое время между изучением и созерцанием. По целым дням трудился он над социальными проблемами; заработная плата, капитал, кредит, брак, религия, свобода мысли, свобода любви, воспитание, карательная система, собственность, формы ассоциаций, производство, распределение - вот что составляло предмет его углубленных занятий. Он пытался разгадать загадку общественных низов, отбрасывающую тень на весь человеческий муравейник, а по вечерам наблюдал за громадами ночных светил. Как и Анжольрас, он был единственным сыном богатых родителей. Он говорил всегда тихо, ходил, опустив голову и потупя взор, улыбался смущенно, одевался плохо, казался неуклюжим, краснел по всякому поводу, был до крайности застенчив и при всем том неустрашимо храбр.

Фейи был рабочим-веерщиком, круглым сиротой. С трудом зарабатывая три франка в день, он имел одну заветную мечту - освободить мир. Впрочем, была у него еще и другая забота - стать образованным, что на его языке означало также стать свободным. Он без всякой посторонней помощи выучился грамоте и все свои знания приобрел самоучкой. Фейи был человек большого сердца, всегда готовый широко раскрыть миру свои объятия. Будучи сиротой, Фейи усыновил целые народы. Лишенный матери, он обратил все свои помыслы к родине. Он хотел, чтобы на земле не осталось ни одного человека без отчизны. С проницательностью выходца из народа он собственным умом дошел до того, что мы зовем теперь "идеей самосознания наций". Именно затем, чтобы негодовать с полным знанием дела, он и изучал историю. В кружке юных утопистов, занимавшихся преимущественно Францией, он один представлял интересы чужеземных стран. Его излюбленной темой являлись Греция, Польша,Венгрия, Румыния и Италия. Он без конца, кстати и некстати, говорил о них с тем большей настойчивостью, что он сознавал свое право на это. Захват Греции и Фессалии Турцией, Варшавы - Россией, Венеции - Австрией - все эти акты насилия приводили его в сильнейшее раздражение. Особенно возмущал его неслыханный грабёж, совершенный в 1772 году. Искреннее негодование - лучший вид красноречия; именно такое красноречие и было ему свойственно. Снова и снова возвращался он к 1772 году, к этой позорной дате, к благородному и отважному народу, который предательство лишило независимости, к совместному преступлению троих, к чудовищной ловушке, ставшей прототипом и зачином всех ужасных притеснений, которым подвергся с тех пор ряд благородных наций, самое существование которых оказалось вследствие того, - если так можно выразиться, - под вопросом. Все наблюдаемые в наши дни покушения на государственную самостоятельность ведут начало от раздела Польши. Раздел Польши - теорема, все современные политические злодеяния - ее выводы. В 1772 году трубят сбор, в 1815 делят добычу. Таково было содержание речей Фейи. Этот бедняк-рабочий взял на себя роль заступника справедливости, а она наградила его за это величием. В праве заложено бессмертное начало. Варшава так же не может оставаться татарской, как Венеция - немецкой. Бороться за это - напрасный труд и потеря чести для королей. Рано или поздно страна, пущенная ко дну, всплывает и снова появляется на поверхности. Греция вновь становится Грецией, Италия - Италией. Кража целого народа не прощается за давностью. Плоды крупных мошенничеств недолговечны. С нации нельзя спороть метку как с носового платка.
У Курфейрака был отец, которого все звали господин де Курфейрак. К числу многих неверных понятий, которые составила себе буржуазия эпохи Реставрации об аристократизме и благородстве происхождения, принадлежит вера в частичку "де".
Курфейрак был полон того молодого задора, который можно было бы назвать пылом молодости. Позднее это исчезает, как грациозность котенка; двуногое очаровательное создание превращается в буржуа, четвероногое - в кота.
Такого рода душевный склад сохраняется в студенческой среде из поколения в поколение, переходит от молодежи старого к молодежи нового призыва, его передают из рук в руки, quasi cursores, почти без изменений. Всякий, кому довелось бы услышать Курфейрака в 1828 году, мог бы подумать, что слышит Толомьеса в 1817. Но Курфейрак был честным малым. Несмотря на кажущееся внешнее сходство их характеров, между ним и Толомьесом было большое различие. В Толомьесе сидел прокурор, в Курфейраке таился рыцарь.
Если Анжольрас был вождем, Комбефер - вожаком, то Курфейрак представлял собой центр притяжения. Другие давали больше света, он - больше тепла, обладая действительно необходимым для центральной фигуры качеством: открытым, приветливым нравом.
Баорель принимал участие в кровавых беспорядках, происходивших в июне 1822 года, в связи с похоронами юного Лалемана.
Баорель был хороший малый, славившийся дурным поведением, транжира, мот, болтун и наглец, не лишенный, однако, щедрости, красноречия и смелости, и добряк, каких мало. Он носил жилеты самых нескромных цветов и придерживался самых красных убеждений. Отчаянный буян, иными словами - страстный любитель дебоша, предпочитавший его всему на свете, за исключением мятежа, которому в свою очередь предпочитал революцию, он всегда был готов для начала побить стекла, затем разворотить мостовую, а закончить низвержением правительства, подстрекаемый любопытством поглядеть, что же из этого восполучится. Он 11 год числился студентом, но и не нюхал юриспруденции, не обременяя себя учением. Он избрал себе девизом "Адвокатом не буду", а гербом - ночной столик с засунутым в него судейским беретом. Всякий раз, когда ему случалось проходить мимо здания юридического факультета, что бывало крайне редко, он наглухо застегивал свой редингот - до пальто в ту пору еще не додумались - и принимал разные гигиенические меры предосторожности. О портале здания он говорил: "Красавец-старик!", а о декане факультета Дельвенкуре: "Момумент!" Лекции, которые он посещал, служили ему темой для веселых песенок, профессора, которых он слушал, - сюжетом для карикатур. Он проживал, палец о палец не ударяя, довольно порядочный пенсион, что-то около 3 тысяч франков. Родители его были крестьяне, и ему удалось внушить им почтение к собственному сыну.
Он говорил про них: "Они у меня деревенские, не городские, а потому умные".
Человек непостоянный, Баорель слонялся по разным кафе; другие обзаводятся привычками, у него их не было. Он вечно фланировал. Желание побродить свойственно всем людям, желание фланировать - только парижанам. В сущности Баорель был гораздо более прозорливым и вдумчивым, чем казался с первого взгляда.
Он служил связующим звеном между Друзьями Азбуки и некоторыми другими, к тому времени еще не совсем сложившимися кружками, которым предстояло, однако в дальнейшем получить более определенную форму.
В нашем конклаве есть и один лысый молодой человек. Товарищи звали его для краткости Боссюэ.
Боссюэ был веселым, но незадачливым парнем. Неудачником по специальности. Зато он ничего и не принимал близко к сердцу. В 25 лет он успел облысеть. Отец его сумел нажить и дом, и земельный участок, а сын, впутавшись в какую-то аферу, поторопился потерять и землю и дом. У него не осталось никаких средств. Он был учен и умен, но ему не везло. Ничто ему не удавалось. Что бы он ни замыслил, что бы ни затеял - все оказывалось обманом и оборачивалось против него. Если он колет дрова, то непременно поранит палец. Если обзаведется подругой, то непременно вскоре обнаружит, что обзавелся и дружком. Неприятности подкарауливали его на каждом шагу, но он не унывал. Он говорил про себя, что ему "на голову со всех крыш валится черепица". Спокойно, как должное, ибо привык к неудачам, встречал он удары судьбы и посмеивался над вздорными ее выходками, как человек, понимающий шутку. Денег у него не водилось, зато не переводилась веселость. Ему частенько случалось терять все до последнего су, но не при каких обстоятельствах не терял он способности смеяться. Когда к нему заявлялась беда, он дружески приветствовал ее как старую знакомую и похлопывал невзгоды по плечу. Он так сжился с лихой своей долей, что обращаясь к ней, называл ее уменьшительным именем и говорил: "Добро пожаловать, Горюшко!"
Преследования судьбы развили в нем изобретательность. Он был очень находчив. И хотя постоянно сидел без гроша, тем не менее всегда изыскивал способы, если приходила охота, производить "безумные траты". В одну прекрасную ночь дошел он до того, что проел "целых сто франков", ужиная с какой-то вертихвосткой. Это вдохновило его на следующие, произнесенные в разгаре пиршества слова: "Эй ты, сотенная девица, стащи-ка с меня сапоги!"
Боссюэ не торопился овладеть профессией адвоката. Он изучал юридические науки на манер Баореля. Постоянного жилья у него не было, а подчас не было совсем никакого. Он жил то у одного, то у другого приятеля. Чаще всего у Жоли.
Жоли изучал медицину и был на 2 года моложе Боссюэ.
Жоли представлял собой законченный тип мнимого больного, но из молодых. Он стал не сколько врачом, сколько больным. В 23 года он находил у себя всевозможные болезни и по целым дням в зеркале рассматривал свой язык. Он утверждал, что человек может намагничиваться совершенно так же, как магнитная стрелка, и ставил на ночь свою кровать изголовьем на юг, а изножьем на север, чтобы, под влиянием магнитных сил земли, кровообращение его не нарушалось во сне. Во время грозы он всегда щупал себе пульс. Тем не менее, это был самый веселый из всех друзей, такие, казалось, несовместимые свойства, как молодость и доходящая до мании мнительность, вялость и жизнерадостность, прекрасно уживались в нем, - в итоге получалось эксцентричное, но премилое создание, которое его товарищи, щедрые на крылатые созвучия, называли: Жолллли". Смотри, не улети на на своих 4 эль!" - шутил Жан Прувер (Aile, произносимое как "эль", - крыло)
Жоли имел привычку дотрагиваться набалдашником трости до кончика носа, что всегда служит признаком проницательности.
Всех этих молодых людей, столь не похожих друг на друга, объединяла общая вера в Прогресс; в конечном счете, они заслуживали глубокого уважения.
Все они были родными сынами Французской Революции. Самый легкомысленный из них становился серьезным, произнося "89 год". Их отцы по плоти могли в прошлом, даже в настоящем, принадлежать к фельянам, роялистам, доктринерам. Это не имело значения; молодежи не было никакого дела до неразберихи, царившей до них; в их жилах текла чистейшая кровь, облагороженная самыми высокими принципами, и они без колебаний и сомнений исповедовали религию неподкупного права и непреклонного долга.
Организовав братство посвященных, они начали втайне подготовлять осуществление своих идеалов.
Между этими людьми пылкого сердца и убежденного разума был один скептик. Как попал он в их среду? Скептика этого звали Грантером, он имел обыкновение подписываться ребусом, ставя вместо фамилии букву Рв степени 2. К обучению он относился так же как некоторые его товарищи.
Впрочем, он принадлежал к числу студентов, приобретавших за время прохождения курса в Париже обширнейшие познания. Так, он твердо усвоил, что кафе "Лемблен" славится наилучшим кофе, кафе "Вольтер" - наилучшим бильярдом, "Эрмитаж" на бульваре Мен - прекрасными оладьями и приятнейшими девицами, что у тетушки Саге великолепно жарят цыплят, у Кюветной заставы подают чудесную рыбу по-флотски, а у заставы Боев можно получить недурное белое винцо. Словом, он знал все хорошие местечки. Кроме того, он был тонким знатоком правил ножной борьбы, опытным фехтовальщиком и умел немного танцевать, ко всему прочему был не дурак выпить.
Такие слова, как: права народа, права человека, общественный договор, французская революция, республика, демократия, человечество, цивилизация, религия, прогресс - представлялись Грантеру чуть ли не бессмыслицей. Он посмеивался над ними. Ко всему на свете он относился иронически. Любимый афоризм у него был: "В жизни достоверно одно - стакан вина". Распятье на его языке называлось "виселицей, которой здорово повезло". Бабник, игрок, гуляка, вечно пьяный, он напевал себе под нос: "Люблю я красоток, люблю я вино!" на мотив "Да здравствует Генрих 4", чем очень досаждал нашим юным мечтателям.
Впрочем, у этого скептика был предмет фанатического увлечения: не идея, не догма, не наука, не искусство, но человек: а именно Анжольрас. Грантер восхищался им, любил его, блогоговел перед ним. Чем же покорил его Анжольрас? Своими воззрениями? Нет. Своим характером. Подобные случаи наблюдаются часто. Тяготение скептика к верующему так же в порядке вещей, как существование закона взаимодополняемости цветов. Нас всегда влечет то, чего не достает нам самим. Никто не любит дневной свет больше слепца. Грантеру, в котором копошились сомнения, доставляло радость видеть, как в Анжольрасе парит вера. Анжольрас был ему необходим. Он не отдавал себе в этом отчет и не доискивался причин, но целомудренная, стойкая, прямая, суровая, искренняя натура Анжольраса пленяла его. К этому необходимо добавить, что сам он представлял собою сочетание двух, казалось бы, несовместимых элементов. Он был насмешлив и вместе с тем сердечен. При всем своем равнодушии он умел любить. Ум его обходился без веры, но сердце не могло обойтись без привязанности.
Грантер, подлинный сателлит Анжольраса, дневал и ночевал в кружке молодежи. Там он жил, только там он чувствовал себя хорошо и не оставал от молодых людей ни на шаг.
Верующий, трезвеник, Анжольрас презирал этого скептика и пьяницу. Он снисходительно уделял Грантеру немного жалости. Вечно терпя от суровости Анжольраса, грубо отталкиваемый и отвергаемый, Грантер неизменно возвращался к нему и говорил про него: "Кремень, а не человек!"
5 июня 1832 года.
Движение 1832 года было предзнаменованием событий 1848. Все в его стремительном взрыве, в его мрачном угасании, было столь же величаво, что даже и те, кто видит в нем только мятеж, говорят о нем с уважением. Для них это был отзвук 1830 года. Взволнованое воображение, - заявляют они, - в один день не успокоить. Революция сразу не прекращается. Подобно горной цепи, спускающейся к долине, она неизбежно вздымается несколько раз, прежде чем приходит в состояние спокойствия.
То же самое можно сказать и о 1968 годе, и о событиях сегодняшнего дня во Франции.
..Однажды в кабачке с Грантером упившийся водки и абсента Бэссюэ услышал какой-то смутный шум, быстрые шаги и крики: "К оружию!", в то время как Грантер мрачно продолжал пить.
- Анжольрас презирает меня, - бормотал он. - Анжольрас сказал: "Жоли болен! Грантер пьян!" Он послал Наве к Боссюэ, а не ко мне, а приди он за мной, я бы с ним пошел. Тем хуже для Анжольраса! Я не пойду на эти его похороны.
После полудня Грантер бросил пить вино - этот жалкий источник греха. У настоящих пьяниц вино пользуется только уважением, не больше. Опьянению сопутствует белая и черная магия. Вино всего лишь белая магия и не больше.
Грантер оставил рюмки и принялся за кружку. Не имея под рукой ни опиума, ни гашиша, и желая затемнить сознание, он прибегнул к той ужасающей смеси водки, пива и абсента, которая вызывает страшное оцепенение. Это тройной мрак; душа, этот небесный мотылек - тонет в нем и, в слоистом дыму, который, сгущаясь, принимает неясные очертания крыла летучей мыши, возникают три немые фигуры - кошмар, ночь, смерть, парящие над заснувшей Психеей. Но Грантер еще не дошел до такого возмутительного состояния, отнюдь нет, а Жоли и Боссюэ все еще весело чокались с ним.
Грантер обернулся на крики и увидел на улице Сен-Дени, где кончалась улица Шанврери, Анжольраса, шедшего с карабином в руке, Гавроша с пистолетом, Фейи с саблей, Курфейрака со шпагой, Жана Прувера с мушкетоном, Комбефера с ружьем, Баореля с ружьем и все вооруженное шумное сборище людей, следовавшее за ними.
Улица Шанврери в длину не превышала расстояния ружейного выстрела. Боссюэ, приставив ладони рупором ко рту, крикнул:
- Курфейрак, Курфейрак! Ого-го!
Курфейрак услышал призыв, сделал несколько шагов по улице Шанврери и спросил: "Чего тебе надо?" Крик Курфейрака скрестился с "Куда ты идешь?" Боссюэ.
- Строить баррикаду, - ответил Курфейрак.
- Отлично! Иди сюда! Место хорошее! Строй здесь! - сказал Боссюэ, показывая место около их кабачка.
- Правильно, Орел, - ответил Курфейрак.
И по его знаку вся ватага устремилась на улицу Шанврери.
Они строили баррикаду и волнующее очарование стихов, прочитанных в сумерках чувствительным Жаном Прувером про скрывающихся молодых влюбленных в мансарде, похожей на ту, где они были прочитаны, придавало странную торжественность этим героическим мгновениям, неизбежно надвигающимся событиям в полной тишине.
... Итак, на баррикаде оказалось сорок три повстанца. Среди них Анжольрас, Комбефер, Курфейрак, Боссюэ, Жоли, Баорель и Гаврош. Они стояли на коленях внутри большой баррикады, держа головы на уровне ее гребня, с ружьями и карабинами, наведенными на мостовую, словно из бойниц, настороженные, безмолвные, готовые вести открыто огонь. Шесть повстанцев под командой Фейи, с ружьями на прицеле, стояли на окнах обоих этажей "Коринфа". Национальные гвардейцы медленно двигались к ним.
Внезапно из глубины мрака гвардейцев чей-то голос, особенно зловещий потому, что никого не было видно, - казалось, заговорила тьма, - крикнул:
- Кто идет?
В то же время послышалось звяканье опускаемых ружей
- Французская революция! - взволнованно и гордо ответил Анжольрас.
- Огонь! - скомандовал голос.
Ужасающий грохот пронесся над баррикадой. Красное знамя упало. Залп был такой неистовый и такой плотный, что срезал древко. Пули, отскочившие от карнизов домов, попали внутри баррикады и ранили несколько человек. Атака была жестокой и заставила задуматься самых бесстрашных. Было ясно, что повстанцы имеют дело с целым полком.
- Товарищи! - крикнул Курфейрак. - Не будем зря тратить порох. Подождем, пока они продвинутся.
- И, прежде всего, поднимем снова знамя! - добавил Анжольрас.

Анжольрас подобрал знамя, упавшее прямо к его ногам.
За баррикадой слышался стук шопмолов; отряд перезаряжал ружья.
- У кого из вас хватит отваги? - продолжал Анжольрас. - кто водрузит знамя над баррикадой?
Никто не ответил. Взойти на баррикаду, когда вся она без сомнения, опять взята на прицел, - попросту значило умереть. Самому мужественному человеку трудно решиться вынести себе смертный приговор. Даже Анжольрас содрогнулся. Он повторил:
- Никто не возьмется?
Какой-то старик направился к Анжольрасу, и повстанцы расступились перед ним с благоговейным страхом. Он вырвал знамя у Анжольраса, - тот попятился и окаменел от изумления. 80-летний старец начал твердым шагом медленно всходить по лесенке из булыжника, устроенной на баррикаде; никто не осмелился ни остановить его, ни предложить ему помощь. Это было столь мрачно и столь величественно, что все вокруг вскричали:
- Шапки долой!
То было страшное зрелище!
Казалось, призрак 93 года вышел из-под земли со знаменем террора в руках.
Когда он достиг верхней ступеньки, когда это дрожащее и грозное приведение, стоя на груде обломков, стоя против тысячи двухсот невидимых ружей выпрямилось перед лицом смерти, словно было сильнее ее, вся баррикада приняла во мраке сверхъестественный непостижимый вид.
Стало так тихо, как бывает только при лицезрении чуда.
Старик взмахнул красным знаменем и крикнул:
- Да здравствует Революция! Да здравствует Республика! Братство! Равенство!..

Сегодня я поднимаю это знамя здесь. Их - именно их - знамя этой баррикады и никакое иное - знамя. Оно символизирует то, что не только духовно, но и физически, хотя нас и разделяет время, я, автор рубрики, поднимаю полностью реальное, а не символическое знамя. Они вернулись в 1968 году.

Да здравствует Великая Французская Революция во всем мире! Liberate, Agalite, Fraternity!

---

---

Сбылась мечта идиота...Мой чемоданчик....

---

Эскапизм

Эскапи́зм (англ. escape — убежать, спастись) — индивидуалистическо-примиренческое стремление человека уйти от мрачной действительности в мир иллюзий.
Стремление бежать от реальности может возникать в виде ответной реакции на постоянный и сильный стресс, вызываемый психологическими травмами, напряжённой работой, неспособностью создать адекватные мнимому цензу отношения с окружающими субъектами представления, не занятыми «напряженной работой»Часто возникает в кризисных ситуациях саморефлексии.

Любая активная деятельность (карьера, искусство, спорт, мода, ролевые игры, секс, религия и т. д.) может стать способом эскапизма, если человек использует её в качестве компенсации неразрешённых личных проблем. Способом эскапизма может стать и пассивная деятельность (просмотр фильмов, чтение книг, алкогольное или наркотическое опьянение, медитация и т. д.). Эскапизм может проявляться в виде физического ухода от мира (в глухие деревни, труднодоступные регионы), так и без этого — когда при отсутствии изоляции от общества, человек перестаёт проявлять интерес к известным ему и принятым в обществе ценностям, предпочитая мир своих грёз.Эскапизм не является болезнью и не занесен ни в какие медицинские справочники, хотя, будучи доведен до крайности сторонними причинами, может стать навязчивой манией. (Например, крайний эскапизм короля Людвига II Баварского был признан следствием психического расстройства, а у основателя группы Pink Floyd Сида Баррета вызван злоупотреблением ЛСД). С другой стороны, в умеренной форме эскапизм является родом рекреации, и может помогать пережить стресс.

Писатель и литературовед Джон Р. Р. Толкин в своих трудах рассматривал бегство от реальности во «вторичные миры», порождённые воображением и литературой, как явление сугубо положительное, дающее утешение и удовлетворение. Он считал, что «побегу» в литературе служат счастливые финалы и неожиданные спасения героев. В своих книгах он воплощал эти идеи, и по сей день многие поклонники Толкина (толкинисты) «переселяются» в вымышленный им мир, отождествляя себя с персонажами. Друг Толкина Клайв Льюис, соглашаясь с ним, добавлял, что «сбегают» обычно из тюрьмы, каковой для людей творческих является обыденность.

В современном мире новые технологии и массовая культура дают огромное множество способов бегства от реальности: компьютерные игры, интернет, виртуальная реальность, кино, телевидение. Особый интерес психологов и социологов вызывает феномен онлайновых ролевых игр, в которых игроки полностью погружаются в вымышленный мир.Побег от реальности часто изображается в искусстве. Иногда эскаписты служат примером духовности и способности мечтать, иногда, напротив, бегство от реальности осуждается и даже сравнивается с наркотическим дурманом.

Яркое описание бегства от реальности дано в романе французского писателя Жориса Гюисманса «Наоборот» (фр. Au rebours). Однако, главный герой достаточно богат, поэтому он вполне может физически создать особый мир внутри обыденного.

В романе Патрика Зюскинда «Парфюмер» главный герой, Жан-Батист Гренуй, длительное время живёт в тёмной пещере, погрузившись в мир своих иллюзий.

В романе английского писателя Артура Мейчена «Холм грёз» (англ. Hill of dreams) герой, не имея на обустройство своего мира финансовых возможностей, просто предаётся мечтаниям.

В рассказе Говарда Лавкрафта «Селефаис» главный герой отходит от реальной жизни, предпочитая ей жизнь во сне.

В произведении Аркадия и Бориса Стругацких «Хищные вещи века» подробно рассмотрена тема эскапизма в обществе людей, полностью обеспеченных материально. В другом романе Стругацких «Отягощённые злом, или Сорок лет спустя» одна из сюжетных линий построена вокруг сообщества эскапистов под названием Флора.

В трилогии Эдмонда Гамильтона «Звёздный волк» герои находят устройство, позволяющее душам людей путешествовать вне тел, и людей, болезненно пристрастившихся к таким путешествиям.

В «Бесконечной книге» немецкого писателя Михаэля Энде главный герой - мальчик, терпящий издевательства сверстников и стремящийся уйти от несправедливости окружающей его жизни в мир Фантазии.

В рассказе Роберта Э. Говарда «Ползучая тень» главный герой Конан обнаруживает целый город, погруженный в грёзы и не отличающий реальность от иллюзий из-за злоупотребления галлюциногенами.

С 2004 года тему эскапизма развивает в своих произведениях петербургская писательница Виктория Платова.

Исследуется тема эскапизма и в кинематографе. Например, в фильме «Мост в Терабитию» главный герой — подросток, фактически сбегает в выдуманную волшебную страну, что позволяет ему подавить в себе чувство вины за гибель близкого человека. В Фильме М. Найта Шьямалана «Таинственный лес» действие разворачивается в поселении, созданном эскапистами. В фильме Нила Геймана и Дэйва Маккина «Зеркальная маска» главная героиня Хелена на фоне сложной ситуации с попаданием матери в больницу, обнаруживает, что грань между реальным миром и выдуманным сошла на нет. Также в надежде на спасение от мрачной и жестокой франкистской Испании двенадцатилетняя героиня фильма «Лабиринт Фавна» Офелия попадает в мир, который, как оказывается, не уступает реальности.

В репертуаре финской метал-группы Nightwish есть композиция Escapist. В 2011 году группа выпустила альбом Imaginaerum, который полностью посвящён уходу от повседневных проблем в мир иллюзий, сказок и воспоминаний. По мотивам альбома планируется выпустить одноимённый фильм в конце 2012 года.

Песни с названием Escapism есть у групп An Cafe (Япония) и Dernier Martyr (Россия)

Ярким примером эскапизма и его развенчания является повесть Льва Кассиля «Кондуит и Швамбрания». Главные герои — братья Лева и Ося — выдумывают себе страну, в которой создают историю, географию и эпос, пока их не возвращает к жизни суровая действительность гражданской войны.

Илья Ильич Обломов, герой одномённого романа Ивана Гончарова, предпочитал погружаться в мечты о том, как он хотел бы жить, вместо того, чтобы устраивать свою жизнь наяву.

Одним из лейтмотивов произведения "Белые ночи" Ф.М. Достоевского является эскапизм. Главный герой живёт мечтами, до наступления развязки, в которой возникает драма конфликта оторванности и поддельности мечтаний в отношении к действительности.

---

Купила новую книжку....

У меня новая книжка... Вот, хвастаюсь....

Называется «Принцессы неизвестные и забытые...» Интересная....

---

Старомодный романс

Ты смотри, никому не рассказывай,
Как люблю я тебя, ангел мой,
Как тебя, в твоем платьице газовом,
По ночам провожаю домой.

Как, глядя в твои очи зеленые,
Я весь мир забываю, любя,
Как в осенние ночи бессонные
Я тоскую один, без тебя.

Никогда мы уже не расстанемся,
Нас никто не разлучит с тобой.
Только в сердце навеки останется
Эта память о злобе людской.

Только людям молчи, что ты нежная,
Что ты любишь меня одного,
Что из нашего счастья безбрежного
Не отнимут они ничего.

Все пройдет, как проходит ненастие,
Будут радости полны года,
Мы с тобой сохраним наше счастие
Знай: любовь побеждает всегда.

Будь спокойна, моя ясноглазая.
Об одном только помни всегда:
Никому про любовь не рассказывай.
Никому, ничего, никогда!

А. Вертинский

---

@музыка: The Sonics

@темы: фото

---

«Да, я любила их, те сборища ночные…»

Кабаре «Бродячая собака»

31 декабря, в канун нового, 1912 года в Санкт-Петербурге в подвале Дома Жако* антрепренер Борис Пронин** открывает литературно-артистическое арт-кабаре «Бродячая собака».


Тот самый двор, где располагалась Бродячая собака. Фото 1920 года

«Бродячая собака» практически сразу же становится невероятно популярной: здесь устраивались театральные представления, лекции, поэтические и музыкальные вечера. Это было неудивительно: еще до открытия «Бродячей собаки» многие молодые поэты и писатели мечтали о своем клубе.

Через почти двадцать лет М.Горький скажет об этой эпохе: «Время от 1907 до 1917 года было временем полного своеволия безответственной мысли, полной „свободы творчества“ русских литераторов».

Какое странное противоречие: с одной стороны — «безответственная мысль», что, несомненно, плохо, а с другой, — «свобода творчества», что не может не быть прогрессивным. Впрочем, Горький был пристрастен, или, скорее, вынужден быть пристрастным: это слова из его доклада на Первом Всесоюзном съезде советских писателей 17 августа 1934 года.

Однако, Серебряный век был действительно временем противоречивым. И противоречия Серебряного века, по словам И.Н.Сухих, во многом определили культурную историю всего двадцатого столетия.


«Русский Серебряный век оказался коротким: история отпустила ему около трех десятилетий. Но за это время появилось так много новых имен, было создано столько значительных произведений, опробовано и изобретено такое множество поэтических приемов, что их вполне хватило бы на столетие. Серебряный век был началом: модернистской эпохи, Настоящего Двадцатого Века, творчества многих русских писателей, которые составили его славу.

Серебряный век был продолжением: он не смог бы состояться без наследия русского золотого века.

Серебряный век был концом: в 1920-е годы литература начала существовать совершенно в ином историческом и культурном контексте.

Любое движение в истории и человеческой жизни одновременно связано с достижениями и потерями. «Подобно тому как существуют две геометрии — Эвклида и Лобачевского, возможны две истории литературы, написанные в двух ключах: одна — говорящая только о приобретениях, другая — только об утратах, и обе будут говорить об одном и том же», — замечал О.Э.Мандельштам («О природе слова», 1922). Однако лишь в кризисные эпохи ощущение потерь обостряется, становится всеобщим, заставляет забыть о приобретениях.

В чеховской «Чайке» актриса старой школы Аркадина называет новаторскую пьесу сына о мировой душе «декадентским бредом». Автор с этим не согласен, он тонко стилизует «пьесу Треплева», хотя свои драмы сочиняет совершенно по-иному.

Декадентство было, скорее, настроением, психологической окраской переходного времени. Декаданс не стал в литературе особой эпохой, «чистых» декадентов было немного. Пытаясь сформулировать свою программу, обосновать теорию, декаденты превращаются в модернистов. Модернизм (культурно, а не хронологически) оказывается уже не концом XIX, а началом ХХ века, эпохой, которая сменяет реализм и принципиально полемизирует с ним. Зарождение и расцвет модернизма приходится на 1890-1910-е годы.

Модернизм пытался создать целостное мировоззрение из противоположностей — науки и «новой», светской религии, ориентации на старую традицию и разрыва с традицией ближайшей, интереса к глубинам человеческого сознания и воспевания поглощающей личность «массы». Модернистский круг интересов и комплекс мотивов хорошо представляет поэма Андрея Белого «Первое свидание» (1921), в которой он вспоминает начало века:

Передо мною мир стоит
Мифологической проблемой:
Мне Менделеев говорит
Периодической системой;
Соединяет разум мой
Законы Бойля, Ван-дер-Вальса —
Со снами веющего вальса,
С богами зреющею тьмой…
Мир — рвался в опытах Кюри
Атомной, лопнувшею бомбой
На электронные струи
Невоплощенной гекатомбой.

«Мифологическая проблема» в поэме Белого находит попытку разрешения в области современной науки. Его бездна, в отличие от тютчевской, носит совсем иной, модернистский характер, обосновывается не мифологическими представлениями, а научными гипотезами. Но об открытиях начала века Белый рассказывает на затрудненном, полном темных метафор, задыхающемся поэтическом языке. С модернизмом исследование рвущегося в опытах Кюри и взлетающего в философии Ницше мира не заканчивается. Следующий шаг к бездне (или в бездну) делает авангард.

Авангард — очередной этап художественного эксперимента, предельный, радикальный вариант модернизма, новая ступень разрыва с классической традицией, с «миметической поэтикой», основанной на идеях познаваемости мира и искусства как подражания. Крайние авангардисты понимают искусство уже не как художественную деятельность, а как непосредственное действие, прямой способ воздействия на публику, провокацию читателя-зрителя.

Авангардисты воспринимают как своих противников уже не только писателей-реалистов, но и модернистов, с их точки зрения слишком зависимых от прежних традиций. Начало русского авангарда приходится на 1910-е годы.

«В те времена происходили события более крупные: Игорь Северянин провозгласил, что он „гений, упоенный своей победой“, а футуристы разбили несколько графинов о головы публики первого ряда, особенно желающей быть „эпатированной“», — иронически вспоминал модернист А.Блок об оппонентах-авангардистах (“Без божества, без вдохновенья», апрель 1921).

Сложные взаимоотношения классической традиции, идущей из глубины веков «миметической поэтики» и модернизма определили русскую литературу почти всего XX века. Декаданс — преддверие и составная часть некоторых модернистских направлений в состоянии кризиса, падения. Авангард — их передовая линия. Лишь в конце ХХ века появляется новая глобальная эстетическая концепция — постмодернизм»***.
К открытию «Бродячей собаки» поэт Всеволод Князев сочинил «собачий гимн»:


Во втором дворе подвал,
В нем — приют собачий.
Каждый, кто сюда попал —
Просто пес бродячий.
Но в том гордость, но в том честь,
Чтобы в тот подвал залезть!
Гав!
Открытие «Бродячей собаки» стало заметным событием в театральной и художественной жизни. В ночь на 1 января 1912 года здесь собрался цвет литературного, артистического Петербурга: Т.П.Карсавина, М.М.Фокин, Анна Ахматова, Н.С.Гумилев, К.Д.Бальмонт, Игорь Северянин, М.А.Кузмин, Саша Черный, Осип Мандельштам и Георгий Иванов, Сергей Маковский.

Над входом в подвал висел герб «Бродячей собаки»: сидящий пес, положивший лапу на античную маску. Этот геральдический щит собственноручно написал М.В.Добужинский.

Спектакли, капустники, пантомимы, вечера поэзии и художественной пластики, чествования поэтов, драматургов, писателей, актеров, лекции и диспуты на самые неожиданные темы, выставки картин русских и зарубежных художников — все это шло непрерывной чередой. Но самым главным в подвале Дома Жако было то удивительное, буквально кипящее чувство невиданной свободы и вдохновения…

Через год после открытия «Бродячей собаки» — 1 января 1913 года — А.Ахматова напишет:


Все мы бражники здесь, блудницы,
Как невесело вместе нам!
На стенах цветы и птицы
Томятся по облакам.

Ты куришь черную трубку,
Так странен дымок над ней.
Я надела узкую юбку,
Чтоб казаться еще стройней.

Навсегда забиты окошки:
Что там, изморозь или гроза?
На глаза осторожной кошки
Похожи твои глаза.

О, как сердце мое тоскует!
Не смертного ль часа жду?
А та, что сейчас танцует,
Непременно будет в аду.
Что стоит за этим мрачным пророчеством — трагическая поза молодой барышни-поэта или действительно предчувствие, понимание будущего, то, что свойственно неординарным личностям? Кто знает…

Но через полтора года начнется война, а еще через несколько лет многие из завсегдатаев «Бродячей собаки» сгинут в водовороте событий, нахлынувших на Россию.

Рыжкова Т.В. В ожидании гибели


***
Евгений Рейн

Это все накануне было,
почему-то в глазах рябило,
и Бурлюк с нарисованной рожей
Кавальери казался пригожей.

Вот и Первая Мировая,
отпечатана меловая
символическая афиша.
Бандероль пришла из Парижа.
В ней туманные фотоснимки,
на одном — Пикассо в обнимку
с футуристом Кусковым Васей,
на других — натюрморты с вазой.

И поехало, и помчалось —
кубо, эго и снова кубо,
начиналось и не кончалось
от Архангельска и до юга,
от Одессы и до Тифлиса,
ну а главное, в Петрограде.
Все как будто бы заждалися:
«Начинайте же, Бога ради!»

Из фанеры и из газеты
тут же склеивались макеты,
теоретики и поэты
пересчитывали приметы:
«Начинается, вот он, прибыл,
послезавтра, вчера, сегодня!»
А один говорил «Дурщилбыр!»
в ожидании гнева Господня.

Из картонки и из клеенки,
по две лесенки в три колонки,
по фасадам и по перилам
Казимиром и Велемиром.

И когда они все сломали,
и везде не летал летатлин,
то успели понять едва ли,
с гиком, хохотом и талантом
в ЛЕФе, в Камерном на премьере
средь наркомов, речей, ухмылок,
разбудили какого зверя,
жадно дышащего в затылок.

__________________________________
* Дом Жако — доходный дом, спроектированный и принадлежавший зодчему Павлу Петровичу Жако. В настоящее время — памятник архитектуры.
** Пронин Борис Константинович (1875-1946) — театральный режиссер и актр, организатор и директор кафе «Бродячая собака».
*** И.Н.Сухих Серебряный век: лики модернизма //Литература 11 класс. В 2 ч. Ч.I. С.39-42.

---

Джонни Кэш

Джонни Кэш (англ. Johnny Cash)

Родился-26 февраля 1932, Кингсленд, Арканзас — 12 сентября 2003, Нашвилл, Теннесси) — американский певец, ключевая фигура в музыке кантри второй половины XX века. Благодаря своей музыке, стилю жизни на сцене и вне её заслужил авторитет среди большого круга любителей музыки, далеко за пределами жанра кантри. Сам себя позиционировал как исполнителя «христианского кантри».

С Джонни Кэшем ассоциируется устойчивое словосочетание «Человек в чёрном» (англ. Mаn In Black), поскольку с 1960-х годов для него было характерно ношение тёмной одежды (причины этого он поясняет в тексте одноимённой песни «Man in Black» 1971 года).

---

Дарк кабаре

Дарк кабаре (англ. dark сabaret) — музыкальный жанр в основе которого лежат эксперименты со звучанием Немецкого кабаре 20х годов и готической музыки.Характерные инструменты для дарк кабаре — фортепиано, скрипка, виолончель и другие инструменты, сходные по звучанию с аккордеоном и трубой. Самые известные представители — The Dresden Dolls, Bitter Ruin, Voltaire, Humanwine, Марк Алмонд, The Tiger Lillies, Rozz Williams, Emilie Autumn, Vermillion Lies и Katzenjammer.
У истоков жанра стояли Том Уэйтс (США), Энди Сексганг (Великобритания) и Tiger Lillies (Англия).

---

Хочу на море.....

Сижу пишу реферат по истории искусств... На улице почти зима и все как-то уныло..Хотя в Сибири зимы красивые..Люблю когда идет снег...Но сейчас так хочется туда...В Феодосию, в мой сказочный город....

---

радуюсь....

Вот купила книжку....Ура....

---

Что такое бохо-стиль? Прежде всего – это выражение внутренней свободы. Свободы от условностей и общепринятых рамок, называемых модой. Он для тех, кто не боится показать настоящий freestyle, позволяя себе роскошь выглядеть «не как все». Бохо – это стиль жизни, настроение, восприятие мира и ощущение себя в нем, позволяющий раскрыть весь свой творческий потенциал, создать интригу и… насладиться триумфом. Ведь быть индивидуалисткой – значит быть уникальной, непосредственной и вольной от предрассудков. Богема, одним словом.

@музыка: Tom Waits